Что у меня с ней, с этой горой?

Опять слезы, как только я отправляюсь туда сердцем…

«Ты с ума сошла! Какой Триунд с твоей ногой?! После двухмесячного перерыва ты только начала хоть как-то более менее безболезненно ходить и вообще управлять ногой. Ты даже лежачие или сидячие асаны в йоге не можешь делать полноценно. Ну какой еще Триунд? Ты же была там. Ты знаешь, как это было непросто, и тогда у тебя была здоровая нога. А сейчас…»

Такой монолог я прослушивала в своей голове каждый день, как только приехала сюда. Хотя нет, это неправда – это началось еще задолго до приезда. Я, еще будучи в Москве, думала про подъем на эту гору. Совершенно не понимая как это можно осуществить, умом осознавая, что это просто невозможно – нога после травмы совершенно никак не хотела восстанавливаться, тем не менее «фоном» я все время думала об этом, причем думала не в стиле «ах вот если бы подняться», а в ключе «как технически это сделать». Похоже, внутри меня вопрос был уже как будто бы решен, несмотря на объективные факты против этого мероприятия.

Периодически до отъезда, и даже в первые пару дней в моей голове возникала мысль: «Слушай, ну ты же объективно не можешь этого сделать. Прими это как факт. Не можешь и все. Возможно, это тебе такое испытание – принять свою беспомощность, ограниченность своих возможностей. Не рваться за очередными подвигами, не самодурствовать, а принять, что ты чего-то не можешь, что ты слаба. Усмирить свою гордыню и фантом своего всемогущества. Успокоиться и отпустить». И эти мысли мне приносили облегчение – еще бы, зачем мне эти пытки… Со здоровой-то ногой было, скажем так, не очень-то легко,  с травмированной – вообще непредставимо.

Поддержкой этому здравому рассуждению было то, что в первые пару дней, я к удивлению своему, не обнаружила горы на том месте, где ожидалось. Мой балкон выходил ровно на ту же сторону, что и раньше, всё было на месте – две соседние горы, молельни на них, левее – Галлу, в общем, все было на месте, кроме той смой заснеженной вершины. Я списала это на то, что сейчас моя комната располагается чуть выше и левее, чем в прошлом году, и поэтому с этого ракурса мне видно все, кроме белой вершины. А раз не видно – значит, меня туда «не зовут» — дверь закрыта, так что расслабься и отдыхай. Это решение было очень правильным, очень трезвым, и, что уж говорить, очень комфортным – подвергать себя лишним пыткам мне не хотелось.

Но когда она, вершина, вдруг через пару дней вновь неожиданно показалась мне – белая, сильная, спокойная, с моего же балкона, с той смой же точки, откуда я раньше ее не видела – я поняла, что должна туда прийти. Просто должна. Не могу не прийти, это непредставимо — быть здесь и не увидеться.

Он показалась мне в тот момент, когда я встала на своем балконе для проведения дистанционной сессии. Все эти дни я искала ее, пытаясь поменять ракурс, встать чуть левее-правее, дальше-ближе, но горы не было. Поэкспериментировав пару дней, я решила, что буду проводить сессии, просто настраиваясь на образ горы, который помню с прошлого года – неважно, что я ее не вижу, она же все равно здесь. И вот когда я встала для работы, уже не пытаясь ее увидеть, она вновь показалась мне, во всем ее величии.

И для меня это был знак. Приглашение увидеться.

И я знала, что хочу принять это приглашение.

Еще в прошлом году, когда я в первый раз проводила здесь дистанционные сессии, эта гора обрела для меня особый смысл. Я проводила сессии, стоя лицом к ней, и буквально с первой же сессии все образы и события, которые возникали, происходили именно там. Иногда это были просто эпизоды, когда образ подопечного, с которым я проводила сессию, вдруг сам по себе отдалялся и «уходил» на гору, оказываясь, как на сцене, перед самой вершиной горы, и там с ним уже что-то происходило. Иногда было ощущение, что из горы как будто выходит кто-то мудрый, существо высшего порядка, и забирает образ подопечного. Нет, это не было физически как появление образа какого-то сверхчеловека в виде картинки, но было очень четкое ощущение, что кто-то или что-то – Учитель, Наставник, Владыки Кармы, кто-то еще – какая-то очень мощная, мудрая, глубокая энергия, выделяется из снежного пика и забирает с собой того человека, с которым я проводила сессию, и там уже происходит работа совсем на другом уровне.

Поэтому не принять это приглашение было невозможно. Это как отказаться от какой-то великой чести.

Глядя на вершину так, как смотрят в глаза кому-то дорогому, я только и произнесла: «Пожалуйста, Господи, даруй исцеление моей ноге, чтобы я смогла добраться».

…С того дня все словно встало на свои места. Как и раньше, вершина изо дня в день то появлялась, то исчезала, и дело было совсем не в облачности или тумане. Гора как будто двигалась. В прошлом году я подумала, что мне показалось. Но нет, все и сейчас было как тогда – с одной и той же точки в один и тот же день, в одинаковую погоду я либо могла видеть белоснежную могучую вершину, либо нет. Как будто гора сама решала, кому и когда ей показываться. Это было за пределами каких-то разумных объяснений, моих скромных знаний по физике и вообще за пределами моего интеллектуального понимания. Это можно было только принять как факт, как дождь или снег, как смену времен года и тому подобное.

Каждое утро я выходила на балкон и здоровалась с этой горой, каждый вечер перед сном тоже выходила на балкон и прощалась до следующего рассвета. Я смотрела на эту белоснежную вершину как на далекую недосягаемую звезду и все время твердила себе одно и то же: «Я не знаю как. Я хочу. Я просто не могу туда не пойти. Пожалуйста, помоги мне!»

Govindam, Hare Purushan, Tamaa Bachani…

Неважно, на каком языке молиться – санскрит, пхали, хинди, гурмукхи, русский… Какой знаешь, на том и молись. Там, наверху, вообще все равно, на каком языке ты туда обращаешься – это все формальности и условности, нужные только лишь нам, людям, в силу ограниченности своего восприятия. Там тебя понимают вообще безо всякого языка. Там важно только одно – чтобы бы был честен в этот момент перед самим собой.

После неожиданного и необъяснимого исцеления ноги, случившегося в один миг на водопаде, стало совершенно понятно, что нужно подниматься. Но я все еще боялась – чудеса чудесами, а нога снова может разболеться в любой момент – ведь одно дело полный покой и лечебные процедуры (вот тебе и все чудо!),  другой дело 9-километровый поход в горы. И дело ведь не только в ноге – все эти два месяца у меня не было вообще никакой кардионагрузки, и я опасалась за то, как отреагируют дыхательная и сердечно-сосудистая системы.

Я откровенно трусила, но от идеи не отказывалась. Может, что-то там напутали в гороскопе, и я не лев никакой, а самый настоящий упертый баран?

Но вот определен день, когда мы поднимемся на Триунд – я и моя спутница.

— Как называется-то то место, куда мы собираемся подняться? Триумф? – мы с Ириной вышли из клиники сразу после процедур в 8.30 утра, чтобы основную часть маршрута пройти до жары.

— Ну, можно и так! – рассмеялась я. — С учетом того что у нас нет нужной подготовки, если мы все-таки дойдем до конца, это будет настоящий триумф.

…

— Подъем на Триунд начинается здесь, а не от Галлу Тепмл! – весело пошутил водитель, который вез нас до отправной точки подъем на Триунд. Дорога до этой точки была та еще. Местами он был похож на тропинку и было удивительно как машины умудряются помещаться на ней (видимо, поэтому большинство машинок здесь были крохотные, типа нашей «Оки» — можно было протереть рукавом всю машину от пыли, а потом взять ее и поставить в сервант, чтобы не пылилась).

Прямо перед нами был откос – подъем вверх градусов 60, и наш водитель сдавал назад, чтобы получше разогнаться – иначе въехать на этот подъем на маломощной машинке было бы невозможно.

— Рррррррррррррррррррыыыыыы! – игрушечная машинка с разбегу залетела на подъем и уткнулась в «стену» — уступ горы, встав поперек этой вот то ли дороги, то ли тропинки.

«Почему бы не приделать к ней фанерные крылья? Славный бы получился Икарчик!» — подумала я. — И тогда с разгону прямо до Галлу Темпл»

Дальше надо было развернуться. Водитель сдал назад, и мы оказались висящими над краем обрыва.

— Хе-хе, не волнуйтесь! – весело отреагировал он на наше совместное с Ириной «Ууууух!»

Так проходила примерно треть пути. Вторая треть – это тряска по камням, ну и одна треть, как бонус – отличная песчаная дорога, которую иногда можно было назвать даже широкой – на ней не только умещался наш картонный Икар, но вполне могли разъехаться две машины – одна скребла боком по нависающим откосом горы, другая в это время смиренно висела, в смысле стояла на краю обрыва, пока пассажиры пялились в окно, пытаясь посчитать сколько миллиметров до того край горы начнет осыпаться и Икарчик, подхваченный легким дуновением ветра, мягко воспарит над пропастью.

Ну, вот мы и добрались до Галлу, откуда мы двинемся в наш поход. У входа на тропу стоит стол, за столом сидит полицейский, на столе две толстенных книги-журнала: я поняла, что ввели систему регистрации тех, кто поднимется на Триунд. Видимо, много стало теряться, и правительство приняло меры. В какой-то степени меня это даже обрадовало. Я до сих пор не была уверена в своих силах, и было спокойнее, если бы в журнале остались мои данные. На всякий случай я еще попросила телефон полицейского.

И вот мы уже идем по знакомой дороге, которая серпантином оборачивается вокруг горы, а потом нам обернуться вокруг другой горы, а потом еще спираль и вот мы на месте. Мы никуда не спешили, много останавливались, чтобы полюбоваться прекрасными видами, напитаться гармонией, тишиной и благодатью, а иногда и просто потрещать – с Ириной я проходила новый опыт, называется «вылезай из ракушки» — я была нелюдимкой, и мне привычнее и комфортнее было находиться в уединении и молчать. Ирина же болтала почти без умолку. Хотя, наверное, объективно это не совсем так, но мне, привыкшей к тишине, казалось, что у нее где-то запала кнопка «вкл.» и поток слов никак не заканчивался. Она общалась со всеми – со мной, со всеми прохожими, причем исключительно на русском языке независимо от их национальности, весело хохоча по всякому поводу, а если по пути встречались русские, то это была буря восторга. В другое время меня бы взорвало от раздражения. Но она была настолько простодушным, открытым и искренним человеком, с ней было так легко, что я решила попробовать новый для себя опыт и сама стала периодически заводить какие-то беседы, что-то рассказывать, в общем, играла в игру «давай потрещим» и, надо сказать, что мне это даже начинало нравиться – я уже не чувствовала себя отшельником, а была «в общем круге», там же, где и все – и какой-то азарт общности, принадлежности чему-то просыпался во мне.

Ну, вот и первая «точка Х» — палатка с чаем и чипсами, и смотровая площадка, откуда открываются восхитительные виды. Это треть пути. Я с удивлением отметила, что я даже не устала. Впереди еще треть пути – чуть посложнее, и потом оставшаяся треть – самая трудная, где многие сдаются.

Отдохнув, мы двинулись дальше, и теперь я уже шла, присматриваясь и прислушиваясь к себе, пытаясь понять когда же наступит тот рубеж, за которым придется сдаваться. Ведь он уже совсем скоро. Ну вот практически сейчас…

Я продолжала подниматься вверх, легко переходя с камня на камень. Не было не то что одышки – даже спина не болела, позвоночник был прямым и легким, все тело было легким без следов усталости, и я даже заметила, что время от времени сдерживаюсь, чтобы не подгонять Ирину – хотелось двигаться быстрее. «Летящей походкой ты вышла из мая» — вдруг всплыла в голове старая песня Юрия Антонова. И правда, я ощущала себя именно так – не идущей, а словно летящей над этими камнями. Я вспомнила нашего проводника, который вел нас в прошлом году, как он легко шел, словно не замечая трудности пути, словно прогуливался по бульвару. Тогда меня это поразило. Сейчас я осознала, что шла почти так же.

— Я ничего не понимаю, — искренне поделилась я с Ириной. Я даже не устала…

— Я вижу, да, даже по походке вижу, как ты идешь легко.

— Но как это возможно? Я, честно говоря, даже еще сегодня морально была готова к тому, что мы с половины пути вернемся. Нога после травмы плюс два месяца без какой-либо кардионагрузки. Да вообще без какой-то нагрузки – я же занятия даже устно проводила, потому что не могла ничего показывать, даже сидя или стоя – только объясняла. Буквально за неделю до отъезда хоть как-то начала что-то делать потихоньку. Я вообще думала, что меня сейчас разорвет по пути. Но я даже не устала, не запыхалась, нет одышки…

Мы прошли еще часть пути и остановились «потрещать».

— А кушать хочется!!! – сказала я. И правда, мысль о том, что на вершине меня ждет триумфальный обед с лапшой «Магги», вызывала в желудке нетерпеливый отклик.

— Ой, это еще не скоро, — раздался чуть сверху мужской голос. Обладателем его был модно экипированный русский мужчина лет 45. Радикально-лимонного цвета обтягивающая майка, шорты-лосины, тоже обтягивающие, по последней моде дорогие кроссовки. В комплекте с загорелым тренированным телом он смотрелся очень эффектно. Он уже спускался вниз и бодро проскакал по тропинке мимо нас.

— Да ладно, всего-то минут двадцать! – весело отозвались мы. Мы уже действительно были в конце пути.

— Нуууууу, вам это точно не двадцать минут, в лучшем случае сорок! – презрительно отозвался наш встречный, продолжая скакать вниз. Он слегка повернул голову в нашу сторону, на лице его была кривая ухмылка, презрения к нам был полон даже его подтянутый зад. Весь его вид словно говорил: «Ну куда, куда эти курицы прутся, со своими жирными жопами? Посмотрели бы на себя и сидели спокойно дома, продолжали жрать булки…»

Мне захотелось крикнуть что-то вроде: «Эй, ты, перец, откуда столько высокомерия?», но, блин, дурацкое мое воспитание не позволило, и первую часть фразы пришлось опустить (о чем, кстати, жалею).

— Откуда столько высокомерия и презрения к людям? Откуда вы знаете, сколько конкретно для нас потребуется времени?

Он был уже внизу, но не поленился поднять на меня свое царское лицо, смерил меня снизу еще одним презрительным взглядом, криво ухмыльнулся и исчез из виду.

Было противно. Я повернулась лицом к долине, открывающейся внизу, чтобы немного переварить этот эпизод, и заметила, что сверху спускаются еще двое мужчин. Они были тоже хорошо одеты, но без «заявки на крутизну», тоже были хорошо сложены, но лица их были спокойны, просты, без печати царственности. Они очень тихо о чем-то переговаривались, и я расслышала, что они тоже русские. Я не заметила как, но Ирина как-то «зацепила» их и завязался какой-то короткий диалог. У одного из мужчин ноги были перебинтованы эластичным бинтом, Ирина что-то сказала на эту тему, он что-то ответил – очень тактичной спокойной шуткой из серии что «то ли давно живу, то ли состояние уже не очень, то ли и то и другое сразу». Голос его был так приятен, а интонации так просты, уважительны и дружелюбны, что мне захотелось задержать их хоть на пару секунд подольше, чтобы «заесть послевкусие» от нашего предыдущего встречного, и я даже попробовала «вдогонку» как-то позаигрывать, выдав им в спины что-то бестолковое в стиле: «нет-нет, не прибедняйтесь, вы вполне себе даже ничего, возвращайтесь, мы вам это докажем, я в первый раз когда шла тоже думала, что помру, а сейчас вот ничего!» и что-то еще такое же непутевое. Но у них были другие планы, и другое состояние: все, кто уже шел, точнее, летел вниз, думали только об этом вот полете – именно так можно назвать те чувства, которые испытываешь, когда ты уже возвращаешься назад после Триунда. «Не надо ходить в горы одной!» — очень спокойным, сильным, но мягким голосом – вот все, что удалось расслышать в ответ.

…Но вот мы и наверху. Триунд, как всегда, встретил нас абсолютным покоем, гармонией и тишиной. Нет, здесь, как и всегда, была масса звуков – овцы и козы блеяли, вороны переговаривались между собой, шум воды, нисходящей с ледников – но все это сливалось в невообразимую тишину.

И, конечно, она была здесь. Та самая гора. Только теперь не только вершиной – а всей собой. Мы стояли и смотрели друг на друга. Учитель и ученик. Глубокая благодарность, восхищение и почтение пронизывали все мое существо. Я стояла и смотрела на гору как на существо высшего порядка и просила о том, чтобы хотя бы на пару шагов приблизиться в своем развитии к этому состоянию глубокой силы, покоя и мудрости, которые исходили от этой горы.

Сфотографировавшись «для отчета» мы отправились к палатке, где можно было покушать. Я точно знала что я буду есть: да-да, лапшу «Магги» со свежими овощами и красным перцем. Нет, не «правильный» рис и дал, а «неправильную» лапшу из стаканчиков.

Я предложила Ирине поддержать мой «праздник непослушания»:

— Здесь можно приготовить рис и дал, но я беру лапшу «Магги» — это у меня ритуал, как праздник непослушания – сделать что-то «неправильное» в честь того, что я дошла до вершины. Как ни странно, эта лапша хоть и из стаканчиков, но она не химозная, а очень вкусная, тем более они туда добавляют свежие овощи.

Ирина посмотрела на меня с сомнением, но согласилась. И вот нам принесли наш триумфальный обед: две железных кривых миски с дымящейся лапшой.

— А, правда, она вкусная! – моя спутница тоже оценила наш праздничный обед.

Мы умяли горяченную от температуры и красного перца лапшу за пару минут, хохоча на тему того что теперь мы огнедышащие драконы и вполне можем кому-нибудь чего-нибудь поджечь, и отправились кто куда – Ирина спать на лужайке, я же пристроилась неподалеку на камне на краю горы под огромным раскидистым деревом.

Я смотрела, сколько мог уловить взгляд, вниз, и мне даже трудно было самой представить что там, далеко внизу, что-то есть. Смотрела вокруг, на кажущиеся 3D-картинками окружавшие нас горы… На деревья какой-то неимоверной высоты  и толщины. На ледник, величественно возлежащий на той самой горе. На огромные камни-валуны, разбросанные тут и там, некоторые из них размером с двухэтажный дом. На стада овец и коз, перегоняемые с одного высокого хребта на другой…

Я слушала тишину из звуков и удивлялась тому, как же это возможно, что из звуков может сложиться тишина.

Все здесь жило в гармонии друг с другом. Каждый здесь знал свое место: овцы и козы свое – младшие шли за старшими, собака, охранявшая стадо, знала свое место и свою работу. Огромные черные вороны срывали с деревьев какие-то плоды и громко переговаривались друг с другом; орлы парили в небе, широко раскинув сильные крылья, и оглядывали все пространство внизу. Каждый на своем месте, каждый в своей стихии. Все устроено так, чтобы каждый в отдельности и все вместе получили максимум из возможного и нужного, создавая общий рисунок Мироздания. И только человек привык вносить смуту в свою собственную жизнь, нарушая установленные природой порядки, создавая страдания, но упрямо пытаясь доказать непонятно кому и непонятно зачем, что хозяин Мироздания – именно он.

— Арррррмыыыыгррррррррррауууууууууваррррррк! – громкий звук рычащий звук вывел меня из размышлений. Если бы я не сидела рядом, я бы подумала, что это собака – такой звук можно иногда услышать когда собака злится, катаясь по земле в попытке избавиться от грызущих ее блох. Но я сидела буквально рядом с источником звука и понимала, что это ворона на дереве издает этот звук.

— Арррррмыыыыгррррррррррауууууууууваррррррк! – повторился звук. Я не могла поверить своим ушам – говорящая ворона, и уже готова была списать все на свое «особое творческое состояние», как звук раздался вновь и дремавшая неподалеку Ирина проснулась и изумленно посмотрела в сторону этого самого дерева. На лице ее было написано то же самое, что и на моем: «Ну ничего себе, вороны разговаривают!»

Ну вот, пора возвращаться. Мы отправились вниз, встречая по дороге тех, кто еще только шел наверх, отвечая на стандартные вопросы и подбадривая:

— Сколько еще?

— Да совсем уже чуть-чуть, вы почти пришли!

Полные смеси надежды и сомнения глаза смотрят на тебя.

— Ну, в самом деле, еще минут 15, не больше. Это самый сложный участок, вы почти пришли!

В этот раз я взяла с собой две бутылки воды – большую для себя и маленькую на тот случай, если кому-то понадобится из тех, кто идет наверх. Перед глазами еще стоял эпизод из прошлогоднего подъема, когда человек просил воды так, как если бы от этого глотка зависела его жизнь.

Навстречу поднималась шумная компания из пары европейцев и пяти-шести индусов.

— Сколько нам еще топать? – задыхаясь, спросила крепкого сложения бойкая индианка.

— Минут 30.

— Я люблю тебя! – смачно произнесла она и повернулась ко мне с такой решимостью и страстью, как будто собиралась поцеловать меня взасос.

Все рассмеялись.

— Ты принесла мне хорошую весть — однозначно, я буду молиться о тебе там, наверху! Удачи тебе! – произнесла она в той же манере и для убедительности подняла вверх указательный палец, как бы обозначая точку. Он была чертовски хороша в своей экспрессии.

Все снова рассмеялись.

— Я тебя тоже люблю! – ответила я совершенно искренне.

Триунд по-прежнему оставался Дорогой любви…

Мы добрались без приключений. Уже в самом конце нога вдруг резко разболелась. Я пообещала ей вскоре горячий душ, ароматные мази из трав и полный покой до конца лечения. И Бхагсу-кейк завтра, ибо сегодня я мечтала только о том, чтобы скорее принять душ и лечь. Не знаю, как физиологически связан желудок и нога, но при упоминании о Бхагсу-кейке ног как-то приободрилась и донесла меня до стоянки такси.

Надо признаться, что в этой поездке я уже пыталась тайком от самой себя «слевачить» и съесть Бхагсу-кейк. Это было когда я завершила предыдущую главу из книги и сидела в своей любимой  кафешке «Oak view», где как раз его готовили. Я пила только разрешенный имбирный напиток и уже заканчивала размещать главу у себя на сайте. Время уже было позднее, половина десятого ночи, и, конечно, о еде в это время речи быть не могло. Но – в конце концов, у меня праздник, я закончила главу из книги и могу себя вознаградить.

— Скажите, а у вас Бхагсу-кейк еще остался? – обратилась я к официанту. Он сидел прямо рядом со мной и пялился в свой смартфон.

— Угу, – кивнул он, не отрываясь от экрана. Я здесь была «своя» и официанты чувствовали себя расслабленно со мной и не вставали по стойке смирно по первому свистку.

— А он свежий, сегодня испекли?

— Угу, — смартфон был явно интереснее, чем мой заказ.

— Принесете мне тогда кусочек?

— Угу.

В конкуренции со смартфоном я явно терпела фиаско.

Я подождала минут семь.

— Ну, так принесете мне Бхагсу-кейк?

— Угу.

Прошло еще минут десять. Я завершила работу. Официант не шелохнулся. Я улыбнулась – кажется, Высшие силы настойчиво намекают мне на необходимость соблюдать диету. Собрав ноутбук в рюкзак, я отправилась спать, не солоно хлебавши, точнее, не сладко евши, если говорить применительно о Бхагсу-кейк.

Но теперь я твердо решила, что Бхагсу-кейку быть в моем желудке, несмотря ни на какое твердое решение соблюдать дисциплину! Я совершила такой поход, и вообще, я обещала ноге кусочек этой сладости, так что все, решено! Уважаемые Высшие силы, это не просто тортик какой-то, это лечебная печенька! Так что прошу пардона, а завтра, когда я очухаюсь и смогу передвигаться, я прямой дорогой в ближайший, где продается этот шедевр домашней выпечки.

— Как поживают ваши ноги? – вчера я не очень запомнила его лицо, только общий образ, и сейчас «опознала» его тоже скорее по общему образу – крепкое красивое тело, накачанные икры, теперь без бинтов, и спокойная сила и глубина, исходящая от него. — Сегодня вы без бинтов?

Он не сразу узнал во мне вчерашнюю случайную встречную по дороге на Триунд и смутился.

— Дда, спасибо, все хорошо.

— Ну вот, видите! Я же вчера сказала вам, что ваше тело в прекрасной форме, а вы приписываете ему то слабость, то возраст!

Он был выше меня ростом и крепкого сложения, я смотрела на него снизу вверх и могла теперь разглядеть его лицо. Сильные крупные черты лица, темные глаза, небольшие морщины соответственно возрасту. От него веяло надежностью, спокойствием, безопасностью. Я наслаждалась, стоя очень близко с ним, в его поле, смотрела ему в глаза и улыбалась.

Он смутился еще больше и если бы не загорелое лицо мне бы показалось что покраснел.

— А… ммможно… можно я вас чем-нибудь угощу?

— Ну только не кока-колой! – рассмеялась я. Мы стояли у кассы в деревенском магазине, где продавали все – от тампонов до виски. Я пришла сюда за триумфальным Бхагсу-кейком, но, как оказалось он закончился – Высшие силу по-прежнему пытались помочь мне соблюсти диету.

— Нет, нет, конечно я имел ввиду, что может мы зайдем куда-нибудь и посидим.

— С радостью!

— Только… только я не знаю куда именно, куда лучше, — он засуетился, его спокойствие пропало, глаза растерянно бегали по полкам магазина, как будто там мог быть ответ.

Я аккуратно коснулась его руки:

— Здесь все кафе примерно одинаковые, и везде очень вкусно готовят. Мы можем пойти в любое, которое вам нравится.

Он мгновенно расслабился, перестал суетиться и сразу стал каким-то простым и очень близким.

Мы сели на открытой террасе на втором этаже в ближайшем кафе, вспоминали вчерашний поход на Триунд, делились впечатлениями. Я рассказывала где еще здесь можно гулять по горам.

— Не стоит ходить в горы одной, — сказал он с легким упреком, но очень мягко. Столько искренней и простой заботы было в этих словах, что мне захотелось что-то сделать для него. Я снова мягко коснулась его руки, загорелой и мохнатой. Поток невообразимой бесконечной нежности накрыл меня, его, наши руки.

— Я постараюсь быть очень и очень аккуратной…

Мне пора было идти на процедуры. Я мягко убрала свою руку, встала, сбежала вниз по лестнице, вышла на улицу и посмотрела наверх, туда, где он сидел. Он просто и спокойно смотрел на меня. Я улыбнулась и помахала ему рукой. Он едва заметно улыбнулся, одними глазами.

Это было очень красиво: встретиться на миг, подарить друг другу то, что каждый имел, и проститься, даже не спросив имени друг друга. Это и была настоящая любовь – без условий, без ярлыков, без претензий и ожиданий. Отдать и взять взамен. И бережно понести то, что взял, чтобы передать это дальше…